Часто приходится видеть кресты вдоль дорог или у железнодорожных путей, а иногда – у рек и озер. Ясно, что это места, где произошли аварии, трагедии, погибли люди. Таких покойников раньше называли заложными. Заложный покойник неразрывно связан с местом своей гибели. И самих таких покойников, и места их гибели и захоронения люди боялись и считали нечистыми.

По народным представлениям, к заложным покойникам относились умершие насильственной и преждевременной смертью: убитые; погибшие в результате несчастного случая; самоубийцы; умершие в молодом возрасте, т.е. «не дожившие своего века»; те, кого при жизни прокляли родители; те, кто вступил в контакт с нечистой силой (колдуны, ведьмы).

В отличие от умерших «своей» смертью (т.е. по старости), почитаемых как предки-покровители, заложные покойники становились существами демонической природы, сближенными с нечистой силой. Их называли «мертвяками», «упырями», «нечистиками», «вешальниками», «злыми духами» и т.п.

Слово «заложные», впервые использованное в научной литературе российским и советским этнографом Д.К. Зелениным, известно в диалектах Вятской губернии, где оно означает умерших внезапной смертью и отражает способ погребения: их не закапывали в землю, а «закладывали» кольями, ветками, досками, оставляя на поверхности земли.

Считалось, что таких «нечистых» покойников «не принимает» святая мать-земля, т.е. могила не держит в себе покойника, он выходит из нее. Доказательством того, что земля «не принимает», считался также факт сохранности тела заложного покойника, которое якобы оставалось в могиле нетленным.

Так, в Саратовской губернии среди народа бытует убеждение, что «проклятые родителями, опившиеся, утопленники, колдуны и прочие после своей смерти, одинаково выходят из могил и бродят по свету: их, говорят, земля не принимает; тело их будто бы все тлеет, а тень бродит по свету».

Так, архангельские промышленники зарыли в землю на острове Калгуеве труп колдуна Калги, убитого неизвестным старцем; но когда они в следующую весну случайно пристали к этому острову, то увидели, что «труп Калги вышел из глубины могилы и очутился на поверхности земли».

В польской легенде «дитя, осмелившееся поднять руку на родную мать, по смерти выставляло из могилы руку, так как земля ее не принимала».

В Пошехонском уезде Ярославской губернии известно поверье: «Если тело долго не гниет в земле, то это верный признак того, что умерший был человек грешный и его останки не принимает мать-земля».

По воззрениям крестьян Новомосковского уезда Екатеринославской губернии, самоубийцу не нужно переносить на новое место с места его смерти: иначе он будет ходить на стapoe место семь лет. Если же труп самоубийцы необходимо перенести, то переносят через «перекрестную дорогу»: в таком случае самоубийца, дойдя до перекрестка, сбивается с дороги и нейдет дальше.

В Пермской губернии «убиенные места», т.е. места, где кто-либо был убит, помнят многие годы: на таких местах вечером и ночью бывают привидения, а потому стараются не ходить и не ездить около таких мест после заката солнца.

12 сентября 1884 года в селе Троицком-Варыпаеве Петровского уезда Саратовской губернии удавился в перелеске вблизи селения, на ветле, крестьянский парень Григорий. «Едва только похоронили самоубийцу, как деревенские бабы начали толковать, что на том месте, где повесился Григорий, появилось привидение, которое, между прочим, настолько испугало одну женщину, что у ней отнялся язык. Привидение было в образе умершего Григория... Кроме того, многие будто бы слышали рыдания в роще, где безвременно погиб Григорий».

Могила заложного часто совпадает с местом его смерти, так как в народе стараются хоронить заложных, особенно самоубийц, на месте их кончины. Но и в тех случаях, когда заложный похоронен не на месте своей смерти, он сохраняет связь со своею могилою.

Все заложные покойники находятся в полном распоряжении у нечистой силы; они по самому роду своей смерти делаются как бы работниками и подручными дьявола и чертей, вследствие чего и неудивительно, что все действия заложных направлены ко вреду человека.

Черти целой ватагой прилетают за такой душой; поэтому обыкновенно все насильственные смерти сопровождаются бурей. В Великолуцком уезде Псковской губернии отмечено поверье: когда бывает сильная буря, тогда непременно есть кто-либо умерший неестественною смертью. Эта примета и на западе Европы: поднялся вихрь – значит, кто-нибудь повесился.

Заложным же приписываются и разного рода шутки с прохожими, не всегда невинные. В Саратовской губернии проклятые родителями «ночью выходят на дорогу и предлагают прохожему проехать на их лошадях; но тот, кто к ним сядет, останется у них навсегда».

В Минской губернии задушенный матерью внебрачный младенец выбросал ночью из овина на сыробойню все поставленные туда снопы. На вопрос пришедших утром братьев: «Что это за черт снопы выбросал?» он отвечает: «Я не черт, а ваш брат». Эти шутки заложных покойников нередко переходят в прямое нанесение вреда ближним.

Иногда заложным покойникам приписывается также способность насылать на людей болезни и вообще вредить здоровью людей. Хотинские малорусы верят, что если самоубийца встретится на пути с человеком, то сможет «подрезать его жизнь», после чего этому человеку много не жить.

Заложные покойники, как и другая нечистая сила, появляются по ночам, бродят по земле, пугают и преследуют людей, заводят на бездорожье путников, проникают в дома своих близких родственников, мучают их, являются им во сне, вредят в хозяйстве, могут наслать болезни. Но главное их опасное свойство – способность управлять природными стихиями, насылать разного рода бедствия: бурю, грозу, затяжные дожди, град, заморозки, засуху, неурожай и т.п. Так, по верованиям восточных и западных славян, вихрь или буря поднимается в момент смерти колдуна, ведьмы или в момент смерти самоубийцы. У сербов принято было при приближении градовой тучи обращаться по имени к последнему в селе утопленнику или висельнику с просьбой отвести град подальше от границ села.

Широко распространено поверье о том, что погребение заложного покойника в земле в границах освященного церковью сельского кладбища непременно вызовет засуху, градобитие, заморозки. Исторические свидетельства об обычае выкапывать из могилы похороненных утопленников и висельников для предотвращения стихийных бедствий запечатлены в древнерусских памятниках, начиная с 13 века. По мнению русских крестьян, местами захоронения или выбрасывания заложных покойников должны служить пустыри, овраги, топи, в крайнем случае, места вблизи кладбища, но за пределами его ограды.

Во время сильной засухи 1864 года крестьяне Николаевского и Новоузенского уездов Самарской же губернии вообразили, что засуха оттого, что близ церкви на кладбище зарыт опившийся. Поднялась сильная тревога во всем селе. Мужики целым селом разрыли мертвеца и утопили в тине грязного озера.

В селе Курумоче Ставропольского уезда Самарской губернии в ночь на 23 мая 1889 года вырыли из могилы труп похороненной на кладбище этого села 8 марта того же года Анны Барановой, умершей от излишнего употребления вина. Труп вывезли в лодке на середину Волги и бросили его с двумя камнями на шее; сделали все это для прекращения засухи.

В Самарском уезде, «когда наступает засуха и незадолго был похоронен на общем кладбище опойца, то его считают причиною бездождия, и все общество, со старостою и другими властями во главе, тайком ночью вырывают гроб, вынимают покойника и бросают в пруд, в воду или же зарывают в соседнем владении, а в спину вбивают ему осиновый кол, чтобы не ушел».

При стихийных бедствиях или эпидемиях крестьяне, несмотря на многочисленные запреты со стороны церковных и светских властей, тайком выкапывали погребенных «нечистых» покойников (из числа недавно похороненных), относили труп за границу сельских угодий, бросали его в глухих отдаленных местах или, стараясь обезопасить себя от его вредоносного воздействия, отсекали голову или конечности, забивали в его тело осиновый кол или острые металлические предметы, переворачивали труп лицом вниз, сжигали останки.

Кроме того, предпринимались и профилактические меры в отношении умерших «не своей» смертью, если их приходилось хоронить по христианскому обычаю в земле: их хоронили босыми или со связанными ногами, чтобы они «не ходили», подрезали сухожилия под коленями, на шею умершему клали косу или серп, делали гроб из осины или забивали в крышку гроба осиновый кол, на могилу сыпали угли из своей печи или ставили горшок с горящими углями и т. п.

Само место смерти или погребения вне кладбища заложного покойника считалось «нечистым» и опасным, его старались обходить стороной. Если же случалось проходить мимо могилы заложного покойника, то считалось необходимым бросить на нее палку, ветку, щепку, ком земли, камень, горсть соломы, сена. Если не выполнить этого обычая, то, по народным толкованиям, «умерший будет вслед гнаться», «висельник буде пужать», «буде водити по лесу» (т.е. человек заблудится), мертвец будет преследовать, сядет на воз, начнет мучить коней.

Народное понимание рассматриваемого обычая различно. На юге кое-где (Харьковская губерния) сохраняется старое понимание: кидающий на могилу тем самым как бы участвует в погребении заложного.

В Саратовской губернии бросаемые на могилу самоубийцы ветви и солому считают оберегом от нечистой силы, которая присутствует на такой могиле.

Часто заложного хоронят на месте его смерти. И.А. Гончаров увековечил в своем романе «Обрыв» (ч. I, гл. 10) симбирский обрыв, о коем «осталось печальное предание в Малиновке и во всем околотке: там, на дне его, среди кустов, убил за неверность жену и соперника и тут же сам зарезался один ревнивый муж, портной из города. Самоубийцу тут и зарыли, на месте преступления».

Особыми местами погребения заложных, особенно самоубийц, бывают: границы полей и перекрестки дорог, затем: болота, леса, горы и др. В других местах «самоубийц погребают на перекрестных дорогах» (Переяславский уезд Полтавской губернии). В Овручском уезде Волынской губернии могилы удавленников и утопленников делают при перекрестках дорог. В Саратовской губернии «самоубийцу погребают не на кладбищах, а вдали от них, большей частью на перекрестных дорогах».

Похороны заложных покойников на перекрестках дорог и на границах полей в народе объясняются теперь так: когда заложный выйдет из могилы и пойдет на место своей смерти или домой, то на границе полей, равно как и на перекрестке дороги, он собьется с дороги. Перекрестки путей или раздорожья повсюду считаются в народе местопребыванием нечистой силы. Заложных покойников естественнее всего хоронить именно там, где пребывает нечистая сила, так как и сами заложные относятся к низшим представителям нечистой силы или, по крайней мере, находятся в ее власти.

Заложные покойники доживают за гробом свой век, т.е. положенный им при рождении срок жизни, прекратившейся раньше времени по какому-нибудь несчастному случаю.

Колдуны, по русским поверьям в некоторых местностях, доживают за гробом иной срок – срок своего договора с чертом. «Колдун передает свое знание в глубокой старости и перед смертью; иначе черти замучат его требованием от него работы. Но если колдун умрет, не передав никому своих тайн, в таком разе он ходит оборотнем, непременно свиньею, и делает разные пакости людям... Эти превращения и хождения по свету колдунов по смерти бывают и в таком случае, если колдун заключил договор с чертом на известное число лет, а умер, по определению судьбы, раньше срока. Вот он и встает из могилы доживать на свете остальные годы».

С одним из таких покойников была связана легенда, превратившаяся впоследствии в популярный анекдот. Якобы, один житель Черниговской губернии договорился с гетманом о том, что он получит от гетмана столько земли, сколько пробежит без отдыха. Падая от изнеможения, жадный человек протянул руку вперед и со словами «и се ще мое» испустил дух. На этом месте вырос небольшой холм, прозванный в народе «батуркой». Проходя мимо, путник должен был бросить что-то на «батурку», чтобы утолить алчность покойника. Если этого не сделать, мертвец мог нагнать болезнь на его скот. Считалось также, что «заложные» женщины превращаются в русалок, а мужчины в упырей.

Заложными покойниками обычно становились после смерти колдуны или ведьмы. Либо люди, умершие мучительной смертью, кого похоронили не по обычаю, чьи земные дела не были завершены, некрещеные младенцы, самоубийцы, утопленники, опойцы и заблудившиеся в глухомани. Подобных покойников хоронили в обычных ямах, закладывая сверху бревнами. Отсюда и название этих умерших – «заложные», то есть не зарытые в землю, а заложенные бревнами.

В древнекитайском трактате «Цзы бу юй» подобные духи описаны так: «Спрятанные трупы лежат сокрытые в земле в течение тысячелетий, не разлагаясь… «Спрятанный труп», который спустя долгое время получает жизненную силу, превращается в блуждающий, а по прошествии еще более длительного периода – в летящую якша (демона)». В Китае души нечистых покойников зовутся ша. Зло, которое приносят ша, подчиняется определенным астрологическим закономерностям: «…Если человек умирает в день сы, то, если это ша мужчины, она возвращается на 47 день, чтобы убить девочку 13-14 лет; а если это ша женщины, она появляется с юга и убивает бледного мальчика в третьем доме».

Считалось, что заложные покойники выпивали всю влагу из земли в том месте, где их похоронили, именно этим обстоятельством часто объяснялись летние и весенние засухи. Чтобы обезопасить себя, «напоив» мертвецов, живущие неподалеку поливали могилы заложных покойников водой или же вырывали труп и бросали в реку, озеро или болото.

Иногда на месте захоронения нечистых покойников устанавливали крупные валуны. Тяжелые камни, подобно бревнам приковывали неупокоенные души к земле. На северо-западе России встречаются валуны с вырезанными углублениями – «чашами для влаги». Подобные «чаши», наполняемые дождевой водой и приношениями во время поминальных обрядов, могли служить для «задабривания» нечистых духов умерших.

Церкви и монастыри Параскевы-Пятницы обычно строились на берегу озера или реки (в крупных городах – на базарных площадях). Параскева-Пятница покровительствует целебным источникам и колодцам; известны «пятницкие родники». В народных представлениях вода рассматривалась как один из путей в загробный мир, место обитания нечисти (русалок, водяных, чертей и др.), именно через нее могла осуществляться связь с умершими. Христианская Параскева-Пятница тождественна языческой Мокоши. Н.Гальковский полагал, что Мокошь нечто вроде русалки, «дух умершего, скорее обитавший в воде, чем на суше».

Обычно, храм посвященный Параскеве-Пятнице находился недалеко от воды и, кроме того, при нем находилось кладбище. Такое расположение культовых сооружений свидетельствует об архаическом восприятии Параскевы-Пятницы – ее считали покровительницей умерших. Кладбища при часовнях или храмах Параскевы-Пятницы назывались «Старыми ямами». «Ямой» (позднее Божедомкой) на Руси называли могилу без христианских символов, предназначенную для заложных покойников (С. Амосова).

Символизм образа Параскевы-Пятницы включает понятие священной земной влаги. Подземные воды и Параскева тождественны – об этом свидетельствуют легенды об иконах Параскевы, неведомо как и почему являвшихся в источниках и водоемах. По преданиям, заложные покойники страдают от сильной жажды и выпивают всю воду вокруг могильника. Таким образом, расположение церквей Параскевы-Пятницы – хозяйки священной земной влаги неподалеку от водоемов или рек, помогало «напоить» вечно жаждущих заложных покойников.

Кроме «энергетической подпитки» Параскева-Мокошь может выступать и проводником в Мир Мертвых. Славянская Мокошь сродни хеттским богиням подземного мира, римским паркам, древнегреческим мойрам и скандинавским норнам. Все эти древние персонажи «пряли нити судьбы». А римские парки даже изображались в виде паучьих.

Представление о прядении нити, воплощающей жизнь и судьбу восходит к индоевропейским верованиям – образам мифических прях у Мирового Древа. Обрыв нити означал неминуемую смерть существа. В мифологических представлениях нить не дает заблудиться и пропасть герою. Так «нить Ариадны» помогла найти выход Тесею в критском лабиринте, символизирующем Подземный мир. В символике погребального обряда холст, с помощью которого гроб опускают в могилу, предназначается для загробной переправы.

У удмуртов нить, положенная в гроб, символизирует дорогу, по которой придется передвигаться умершему (Атаманов). Гагаузы по пути на кладбище оставляли на обочинах дорог, на колодцах и мостах черные нитки, чтобы душа могла с их помощью выбраться на землю. Хакасы верят, что душа имеет вид нити, выползающей в конце жизни изо рта умирающего человека.

В свое время из-за «нечистоты» места в верховьях р. Човью, неподалеку от Сыктывкара, местные жители отказывались сплавлять лес. Здесь некогда утонули девушки и одна из них, видимо, превратилась в «нечистую покойницу». Многочисленные свидетели не раз видели, как на огромной сосне сидит девица и прядет пряжу (Уотила).

По поверьям, Мокошь прядет горящую нить из священных огней. Видимо, нить пряжи Параскевы-Мокоши ведет за собой слепые и слабые души заложных покойников. Славяне-язычники приносили Мокоши жертвы, бросая в колодцы мотки пряжи. В киевском пантеоне божеств идол Мокоши находился рядом с посредником (проводником) и защитником богов – священным псом Семарглом. Собака, как образ проводника в Загробный Мир известна во многих религиях мира.

В последнюю субботу перед Успением Пресвятой Богородицы в православных церквах исстари читалась одна из последних семи Вселенских панихид. Эта панихида особо действенна для тех, чьи родные и близкие закончили свой земной путь раньше положенного срока: погибли при невыясненных обстоятельствах, были убиты либо покончили с собой.

В 452 году Арийский собор заявил, что самоубийство – преступление и не что иное, как результат дьявольской злобы. В 1593 году на Пражском соборе было постановлено, что самоубийцам не будет оказываться «честь поминовения во время святой службы и что пение псалмов не должно сопровождать их тело до могилы».

К телам самоубийц собой относились практически также, как к тушам падшего скота. Еще в царские времена киевский военный губернатор Княжнин предложил Киевскому губернскому правлению выделить за городом специальную территорию для захоронений самоубийц и крупного рогатого скота. Самоубийц лишали даже права на гроб. В Австрии их зашивали в свежие коровьи шкуры и хоронили в общих могилах за кладбищенской оградой. В северных русских губерниях в конце XIX в. заложным покойникам (чаще всего самоубийцам) отрубали голову и, положив ее между ног, хоронили.

Страх перед «ожившими мертвецами» был так велик, что еще в XIX веке в отдаленных селах России очнувшихся от летаргии могли убить на месте. Если покойник оживал во время отпевания в церкви, то причт (группа служителей храма) должен был его убить. Считалось, что если оживший успеет из церкви скрыться, то за «упуск» ожившего мертвеца погибнет весь причт. По другим версиям – вскоре умрет подряд 12 священников. Скорую гибель подряд 2-3 священников в одном и том же селе крестьяне связывали именно с «упуском» ожившего покойника. В Костромской губ. от крестьян записано несколько кровавых историй о том, как по приказу священника убивали мнимо умерших, очнувшихся в церкви.

Этнографом А. Фадеевой в 1922 году была записана история о том, как в одном из сел девушку по ошибке похоронили живой. Утром пришли к церковному кладбищу и слышат, как она из под земли ревет. Разрыть несчастную побоялись и принялись в колокола звонить, чтобы заглушить ее крики. А через пару часов все и прошло, видимо задохнулась девица.

В Карелии считалось, что нельзя молиться за умерших вечером, потому что этим можно их потревожить и они будут приходить ночью. Известны многочисленные случаи, когда не «отпетые» священником покойники не давали покоя своим родным. В этих случаях с могилы берут щепотку земли и над ней совершают отпевание в церкви. Землю затем высыпают обратно в могилу. Сохранился обычай не подметать полы до тех пор, пока умерший находится в доме, иначе можно «вымести» кого-нибудь из живущих родственников.

В отличие от остальных покойников, души заложных не могут приходить к родным на свои поминки. Часто устраивались «вторичные» похороны. Перед временем цветения хлебных злаков в честь неупокоенных душ проводили пышные проводы, своеобразную тризну, которая должна была заменить полноценное захоронение. Со временем души заложных покойников растворяются в сонме нечистой силы и становятся обычными демонами.

Многие народы перед охотой или рыболовством справляли дополнительные поминальные обряды по умершим. Особенно опасались душ утопленников, которые могли распугать всю рыбу.

Интересен прием «отваживания» душ назойливых покойников, используемый в украинских и молдавских селах (начало 2000-х годов). Валентине Л. каждую ночь снился ее погибший двенадцатилетний сын. Мальчик настойчиво звал мать за собой и повторял, что в Мире Живых очень светло, а в том мире, куда он попал – темно и одиноко. Валентина очень переживала и каждый день ходила на могилу сына. Родственники и друзья всерьез опасались, что Валентина может в скором времени последовать за сыном. Ей посоветовали взять репчатые луковицы и передавать их близким людям. При этом, с поминанием должно быть упомянуто имя погибшего ребенка. Таким образом, луковица выполняла двойную функцию – являлась поминальной трапезой и средством изгнания опасного духа.

Принято считать, что едкие овощи (чеснок, лук и перец) отпугивают нечистых духов. И в тоже время известно, что преждевременные поминки по живому человеку могут ускорить его кончину. Если после таких поминок проходит не много времени (меньше полугода), то жертву еще можно спасти – «отмолить».

По славянским поверьям обычные умершие могут разгневаться из-за того, что рядом с ними окажется «нечистый покойник». А гнев предков очень опасен для живущих. Поэтому ведьм, колдунов, самоубийц, преступников и некрещеных младенцев хоронили на перекрестках дорог, границах полей и в лесу (С. Амосова). Иногда погибших новорожденных или выкидышей хоронили в гнилом пне или просто оставляли в лесу. По преданию, мертвые некрещеные младенцы превращаются в злых духов – вампиров-игошей. Они свистят с вершин деревьев, обходят путников кругами и ночью кусают за ноги. Существует запрет отпевать и хоронить некрещеных младенцев у церкви. Часто опасными демонами становятся женщины, умершие во время родов. По ночам они нападают на чужих детей, вызывая у них испуг, судороги и истощение организма.

Общие могильники в виде холмика, обложенного камнями, в древности назывались жальниками. Располагались они обычно в лесу за территорией славянских поселений. В них хоронили самоубийц, мертворожденных и «приспанных» матерями младенцев. Говорили, что у могильников можно было услышать, как плачет ребенок. Случайные путники клали здесь камни или палки, а когда последних собиралось много, их сжигали.

Существовали и так называемые «божедомки» (убогий дом или скудельница) – это общая могила, которую устраивали во время мора, а также это место погребения нищих и самоубийц (В. Даль). Божедомки и жальники были расположены в стороне от обычных кладбищ.

В нетрадиционных представлениях, с позиции энергоинформационного обмена в системе Мун-на (Земли) любая насильственная, равно как и преждевременная смерть представителя белково-энергетической формы жизни (человек, животное и т.д.) влечет за собой разделение на белковый субстрат – оболочку-тело и душу – энергоинформационную структуру – носитель ментальности. Но душу энергетически ущербную, неполноценную, неспособную самостоятельно преодолеть силовые границы системы местонахождения.

«Посмертное» существование такой души возможно лишь в особой среде (вода, например), при условии постоянной энергетической «подпитки». Т.е. такая душа, оставаясь в пределах системы Мун-на (средний мир, Земля) для сохранения стабильности своего существования, вынуждена «паразитировать» на той энергетической нише, в которой оказалась.

Основной источник «подпитки» – животная энергетика среды обитания, «ментальная» энергетика родственников, проходящая во время «поминок», подключение к системе энергетической регуляции среды обитания – утилизация излишков животной энергетики, возникающей во время массовой гибели белково-энергетических форм жизни (заморы рыбы и т.п.).

Почему поднимать эту тему необходимо? Потому что слишком часто встречаются случаи, когда жизнь семьи сильно меняется после того, как в ней возникает «заложный» покойник (именно в том смысле, в каком это понимали веке в 17). Потому что это имеет отношение к дальнейшему благополучию семьи, рода и не на одно колено. И потому что через месяц настанет время, когда можно будет напряжение в этом семейном узле, если не окончательно распустить, то значительно ослабить.

С другой стороны, если человек не вырос внутри определенной культуры отношения к смерти (и жизни соответственно), человеку современного общества, где тема смерти табуирована, где не все понятно, что делать, если человек умер спокойно, в своей постели, дожив до глубокой старости, воспринять тему «заложных» покойников непросто.

Так кто же такие эти «заложные» покойники? Считалось, что каждому человеку выделена доля, часть силы рода. Когда человек умирает своей смертью, т.е. в старости полностью реализовав силу, которая ему отпущена, эта сила высвобождалась для остальных членов семьи.

Перераспределение этой высвободившейся силы, его доли, символически происходит на поминках, когда все участники едят по три ложки кутьи из одной миски. Т.е. появлялась сила на то, чтобы приходили новые члены семьи, чтобы жить поживать и добра наживать И поэтому, если старик живет очень долго, говорят, что «он чужой век заедает».

Если же человек не умер в старости, то его жизненная сила осталась нерастраченной. Считали, что таких земля не принимает, что теперь душа этого человека останется неупокоенной столько лет, сколько он не дожил до окончания своего века. Именно такие покойники превращаются в мертвяков, русалок, кикимор и т.п. нечисть.

Таких покойников не хоронили, а топили в болоте, заваливали камнями в оврагах и т.п. гиблых местах. И только по настоянию церкви их стали хоронить, но за оградой. Народ же активно выкапывал таких покойников из могил и таки утаскивали их в болота и овраги, потому что считали, что земля таких не примет и за свое осквернение ответит неурожаем. Но церковь настаивала, и до 18 века просуществовало положение «ни вашим, ни нашим».

Обычно в течение года их не хоронили, а свозили в специальные помещения, называвшиеся убогими домами, божедомками, скудельницами, и только в Семик с отпеванием погребали в землю. (В 17-м веке при семицких погребениях в Москве всегда присутствовали царь и патриарх.).

В конце XVIII века убогие дома перестали существовать, обнаруженных мертвецов сразу же хоронили в специально отведенных для этого местах, но традиционная панихида по ним в Семик сохранилась. Впоследствии поминание в церкви умерших неестественной смертью было перенесено на Троицкую субботу.

Т.е. «заложных» начали сразу предавать земле и граница между «чистыми» и «нечистыми» покойниками оказалась размытой, в результате перестали обращать внимание на маркеры, говорящие о том, что с родом что-то не так. Одно дело, когда в семье слишком уж много не погребенных и это повод задуматься и принять какие-то меры и другое дело «мы тоже были у своих на кладбище» (хотя в уходящем роду большинство покойников не могли бы быть похоронены как все). Ну и в результате более спокойное отношение к исчезнувшим. В поколении наших мам и бабушек аборты были весьма распространены. А это все – «заложные».

Итак, кого относили к заложным? Выкидыши, мертворожденные, умершие в младенчестве, умершие в результате трагического случая, от болезней не старыми, опойцы (из-за алкогольного или наркотического опьянения), самоубийцы, проклятые, погибшие в войнах и погребенные в одной могиле, умершие без покаяния, казненные преступники...

Что делать, чтобы сила рода вернулась от них? Поминать. Помнить. Помнить о том, что они были, приходили эти души. Поминая их мы возвращаем в род ту силу, которая была выделена им. А поминать нужно весело. Так как жизнь должна окружать, побеждать смерть.

А так же помнить о неблаговидных поступках внутри рода. Потому что много «заложных» в семье объясняли родовым проклятием или порчей. И то и другое просто так не совершалось. Для этого нужна была причина. Так что скелеты из шкафов полезно время от времени доставать и перетряхивать,

Как и у прочих народов, у русских издавна существовало особое отношение к смерти. Так, по русским понятиям, кончина могла быть «правильной» и «неправильной». И пуще всего русский человек опасался умереть «неправильной» смертью.

Наиболее счастливой считалась смерть в кругу родных и близких, когда умирающий находился в здравом уме и твердой памяти. Такую смерть называли небесной благодатью. Но были и другие виды смерти, совершенно нежелательные для русского человека. Скажем, в отличие от наших современников, наши предки страшно боялись умереть в одночасье, не выразив последнюю волю, не попрощавшись с близкими, не приготовившись к встрече с Богом. К таким смертям относились гибель от несчастного случая – например, если человека убивало молнией, он замерзал на морозе, тонул, сгорал на пожаре, а тем паче умирал от пьянства, становился жертвой убийства или кончал жизнь самоубийством.

«Христианская» кончина подразумевала обязательное покаяние перед смертью. Считалось, что тот, кто умер без покаяния, может превратиться в так называемого «заложного» покойника.

Елена Левкиевская в книге «Мифы русского народа» пишет: «Главным признаком «неправильной» смерти является то, что умерший не изжил своего века или вообще жил неполноценно, например, не вступил в брак, не оставил потомства. Таковы, например, мертворожденные дети, дети, загубленные матерями или умершие некрещеными.

«Неправильными» покойниками становятся и те, кто при жизни знался с нечистой силой, – ведьмы, колдуны, и те, кого прокляли родители. Все они – нечистые покойники, они недостойны обычного погребения и поминовения и очень опасны для живых. Именно из таких покойников, как верят в народе, получаются упыри, русалки, кикиморы и многие мелкие демоны».

По поверьям, таких мертвецов нельзя было хоронить как всех, в земле, так как она их не принимает и тело через какое-то время вновь окажется на поверхности. Также в могиле они не истлевают, а только распухают и страшно смердят.

Поначалу «заложных» покойников просто клали на землю в безлюдных местах, например, в лесу, и прикрывали корой и сучьями. Впоследствии для таких усопших установили особый порядок захоронения. К примеру, в больших городах их захоранивали два раза в год, к празднику Покрова Богородицы и в седьмой четверг после Пасхи. А что же происходило с телами до этого?

Под хранение таких останков отводились особые места, именовавшиеся убогими домами, жальниками, буйвищами, гноищами или скудельницами. Там ставили сарай и устраивали в нем огромную общую могилу. Сюда и свозили тела тех, кто умирал внезапной или насильственной смертью – разумеется, при условии, что не было никого, кто мог бы позаботиться об их погребении. А в ту пору, когда не существовало телефона, телеграфа и других средств сообщения, смерть человека в дороге могла означать то, что близкие никогда о нем больше не услышат…

Что же касается странников, нищих, казненных, то они автоматически попадали в разряд «клиентов» убогих домов. Сюда же отправляли самоубийц и разбойников (последних при патриархе Адриане и вовсе предписано было «зарывать в лесу или в поле без поминовения»).

Так что участь человека, умершего «неправильной» смертью, являлась весьма незавидной, а поскольку духовная сторона жизни для наших предков была достаточно важна, то страх перед такой кончиной был одним из самых главных для русских людей.