Четыре тысячелетия назад древние вавилоняне написали первую колыбельную, которую матери пели своим детям. Ее, должно быть, читали, чтобы успокоить ребенка перед сном, но слова этой колыбельной были далеко не умиротворяющими, – и это сохраняется во многих убаюкивающих песнях, которые мамы напевают своим детям в современном мире.

На маленькой глиняной дощечке, умещающейся на ладони, вырезаны слова одной из первых сохранившихся колыбельных, созданных примерно за два тысячелетия до нашей эры.

Надписи на ней выполнены клинописью – одной из первых форм письма в истории – вавилонским писцом, использовавшим тростниковый стилус (тонкую палочку для письма), на территориях, где в настоящее время расположен Ирак.

Это зловещая колыбельная, в которой ребенка пугают страшным домашним богом, которого он тревожит своим плачем и который за это покарает малыша.

Пугающие сюжеты были типичны для колыбельных той поры, они пытались сказать ребенку, что он издает много шума, пробуждая тем самым демона, и если он немедленно не замолчит, демон съест его.

При том, что эти слова скорее нагоняют страх, чем вызывают сон, многие колыбельные, включая их современные вариации, наполнены мрачным содержанием.

"Баю-баю-бай",  – такими словами начинается одна из популярных колыбельных народа Луо на западе Кении, а за ними следует явная угроза: "плачущий ребенок будет съеден гиеной", – что является вполне реальной опасностью в некоторых частях страны.

Известная британская колыбельная – Баю-бай, крошка! (Rock-a-bye-Baby в английском варианте), также содержит скрытую угрозу, в самой мягкой форме повествуя о том, что ребенок вместе с люлькой упадет с ветви дерева.

Ночные часы часто ассоциируются с темнотой и страхом, и это может служить частичным объяснением пугающих сюжетов некоторых колыбельных, однако первооснова всех колыбельных – даже самых страшных – любовь, нежность и забота.

Многие колыбельные, независимо от их сюжета, обладают гипнотическими и умиротворяющими свойствами. Другие полны скорби и безнадежности, как похоронный плач.

Некоторые рассказывают тебе историю страны, или говорят, как тебе следует и не следует вести свою жизнь, служа своего рода колонками советов для младенцев.

Куда бы на свете вы не отправились, женщины используют схожие интонации, вокальный стиль для своих детей. Многие колыбельные очень просты, с постоянным повторением всего нескольких слов.

В разных культурах существуют также похожие ритмические модели. Чаще всего убаюкивающие песни поются трехдольным метром, в котором сильные доли повторяются равномерно через две слабые доли, что придает им характерные движения укачивания. Это действует на детей успокаивающе, потому что повторяет движение, которое ребенок испытывает в утробе матери.

Наравне с помощью при засыпании, колыбельные могут иметь и образовательные цели.

Пение вместе с ребенком – это естественный способ поделиться с ним новыми словами и звуками. К примеру, шведская колыбельная "Маленький мамин Олле" (Mors Lilla Olle – на шведском) содержит восемь разных гласных звуков в четырех рифмующихся строчках.

Дети от природы музыкальны и имеют превосходное чувство ритма. Даже когда мать не поет ребенку, она обычно разговаривает с ним достаточно музыкально, так что модуляции ее голоса, стремящиеся то вверх, то вниз, образуют четкий ритм.

Но особенно поражает то, как отчетливо ребенок реагирует на ее мелодичную речь – жестами и "гулением", которые часто происходят синхронно с изменениями в ее голосе.

Таким образом, мать и ребенок "срабатываются друг с другом", как импровизирующие джазовые музыканты.

В 1920-х годах поэт Федерико Гарсия Лорка, изучавший испанские колыбельные, отмечал их поэтический характер и глубокую печаль во многих из них.

Одна из наиболее известных традиционных иракских колыбельных, особенно печальная, повествует о сердечной боли из-за пропажи родственников. Ее часто поют на похоронах, и завершается она словами: "Какая боль переполняет мое сердце. О сын мой, как я хочу получить весточку от близких".

Теория Лорки, с которой многие современные исследователи могут не согласиться, заключалась в том, что одна из главных функций колыбельных – помочь матери в вокальной форме выразить свои страхи и заботы, а точнее, служить ей своеобразной терапией.

Мы знаем, что древние вавилоняне 4 тысячелетия назад посчитали их достаточно важными, чтобы задокументировать для истории, но сколь долго они еще будут существовать?

Существуют много факторов, угрожающих продолжению традиции убаюкивающих песен, – ряды гаджетов для развлечения и успокоения плачущего ребенка и все возрастающее использование технологий для коммуникации, даже между родственниками.

Возможно, теперь привычка петь играет меньшую роль в нашей повседневной жизни, чем это было раньше, когда предыдущие поколения, не знакомые с такими благами цивилизации, как телевизоры и компьютеры, собирались вместе, чтобы попеть и поделиться своими историями.

Но результаты моего исследования колыбельных свидетельствуют о том, что их позиции еще сильны в разных странах, начиная от Кении, Сирии, Марокко до Великобритании.

Есть нечто врожденное в воспитании ребенка, гарантирующее "выживание" колыбельных в будущем.
"Древнейшая колыбельная – это та, которую первая женщина пела своему первому ребенку. Колыбельные относятся к одному из материнских инстинктов.

Это как пуповина... И эта исключительная сила колыбельной перед сном вечна и вне ввремени

Русская народная культура оставила нам много прекрасного и загадочного, что столетия спустя нельзя осудить, а остается только принять. Среди такого культурного наследства плачи, заговоры и… колыбельные с пожеланием смерти. «Бай-бай да люли! Хоть сегодня умри», – начало колыбельной, которую еще полвека назад можно было услышать в русской деревне. Однако фольклористы предупреждают: как во всем известном «Волчке» нет ничего страшного, так и этих песен современному человеку бояться не стоит. Но и петь тоже не получится: смертные колыбельные – это своего рода заговор, корнями уходящий в язычество.

Колыбельные с пожеланием смерти ребенку или описанием его похорон пели в русских деревнях вплоть до конца ХХ века. Фольклористы называют их «смертными». Исполняли песни повсеместно: центральная Россия, Урал, Сибирь, Русский Север. Разве что на юге страны таких текстов зафиксировано не было.

Большая часть записей сделана исследователями в 1920-1950-е годы, немного ранее 1900-х и чуть позже 1970-х годов. Это говорит о традиционности материала и в то же время о более активном бытовании жанра во времена войн, голода, социальных катастроф.

Смертные колыбельные в деревнях можно было услышать и в 90-е. Так, одни из последних текстов, известных исследователям, записаны в 1997 году в селе Никола и селе Лядины Архангельской области.

В науке нет единого мнения о природе и назначении смертных колыбельных. Существует несколько версий, и для каждой можно найти аргументы как за, так и против. Безнравственность русского крестьянства? Отличное от нашего отношение к смерти? Такие колыбельные как пожелания избавиться от мук пели только больным младенцам? Что, кстати, совсем не выходит по тексту.

Есть версия, что в ребенке жил «чужой». Это он, чужой, плакал, капризничал, не хотел спать, и мать убаюкивала на смерть не малыша, а злого духа в нем. Самой правдоподобной и гуманной кажется версия о том, что колыбельные – это обманки.

Мать или няня заговаривали несчастью зубы, чтобы оно шло мимо, а ребенок жил счастлив и здоров.

Проблемы с интерпретацией таких колыбельных, особенно записанных в XIX веке, связаны с тем, что зачастую собиратели фиксировали только тексты без комментариев информантов. Если мы посмотрим на записи, опубликованные в 1898 году этнографом и фольклористом Павлом Васильевичем Шейном, то увидим, что многие тексты были присланы корреспондентами с мест, а не записаны собирателями-профессионалами. Следовательно, не описана ситуация исполнения колыбельных.

Такие колыбельные нельзя рассматривать отдельно от большого убаюкивающего текста. Скорее всего, это некоторые элементы-формулы, которые по-разному соединяются в процессе пения, поэтому рядом с мотивом пожелания смерти могут соседствовать мотивы пожелания здоровья, богатства, призывания Буки, кота.

Смертные колыбельные, довольно короткие сами по себе, по определению не могут выполнить функцию «бесконечного» убаюкивающего пения и с необходимостью объединяются с текстами, магически программирующими счастливое и успешное будущее «проснувшегося» и выросшего за время сна ребенка.

Ситуация, в которой младенцу могли бы петь смертную колыбельную, описана в рассказе Чехова «Спать хочется». Нянька Варька, девочка лет тринадцати, загружена работой по дому днем, а ночи напролет качает беспокойного хозяйского ребенка. Если Варька, чего доброго, уснет сама, хозяева прибьют ее. А спать хочется. Вполне можно представить, что замученная работой и озлобленная нянька, сама еще ребенок, пела младенцу: «Бай да люли, / Хошь сегодня помри… / Матери опроска / И тебе упокой».

Быт русских крестьян был настолько тяжел, а человеческая жизнь ценилась так мало, что, наверное, смертные колыбельные – явление закономерное.

В них и прямое отражение непростых бытовых и социально-экономических условий жизни традиционной семьи, для которой каждый родившийся ребенок – лишний рот, и эмоциональный выплеск материнского стресса, вызванного беспокойным поведением младенца и усиленного усталостью, недосыпом, как в случае с героиней Чехова.

Непосредственно связанные с областью заговоров, колыбельные решают прикладную задачу: угомонить неспящего ребенка сильнодействующими средствами народной магии.

Всем известный «Волчок», к слову, тоже об отношениях человека с потусторонним миром. Только если в случае со смертными колыбельными поющий выступает за контакт с ним, то в песнях с упоминаниями волчка, кота, Буки он предупреждает об опасности такого взаимодействия.

Сон в народной культуре равноценен смерти. Это переходное состояние, в которое и желает баюкающий погрузить младенца. У славян существовало представление, что младенец до определенного времени – в разных традициях по-разному, чаще всего до крещения – связан с иным миром и уязвим для потусторонних сил. Поэтому тексты смертных колыбельных не являлись «жуткими» для людей, имеющих подобные представления. Смысл их был в том, чтобы ребенок преодолел переходный статус и проснулся настоящим членом общества. Чередование смерти-сна и пробуждения постепенно приведет к преодолению переходного статуса, то есть к взрослению. Эта одна из функций таких текстов. Надо заметить, что колыбельные полифункциональны, и еще одна наиболее вероятная функция, которую реализовали смертные колыбельные,  – это функция охранительная. То есть пожелание смерти – это обман смерти.

Эта функция кажется наиболее правдоподобной, потому что в традиционной культуре существуют и другие случаи обмана смерти и болезни. Например, охранительные имена. На Руси называли Злобой, Кручиной, Некрасой, чтобы ребенок вырос добрым, веселым или красивым, а у осетин, народа, проживающего на Северном Кавказе, до сих пор встречается имя Саукудз (в переводе с осетинского «черная собака»). Так называли мальчика, если он родился после того, как в семье умерли несколько детей.

В наше время смертные колыбельные, конечно, не поют. Они утратили свои главные функции: охранительную и функцию вочеловечивания, а современному человеку кажутся совсем дикими.

Да, дорогие смертные, колыбельная про милейшего серенького волчка, уносящего младенцев под ракитовый кусток, – это далеко не самое криповое, что может спеть ребенку на ночь. Вот еще из прекрасного: «Бай, бай да люли! Хоть сегодня умри. Завтра мороз, снесут на погост. Мы поплачем, повоем, – да могилу зароем».

Но – вот это поворот – такие милые колыбельные пели не для того чтобы смерть действительно явилась к ребенку и покачала люльку своей костлявой дланью. Все совсем наоборот.

Распевая такую песню, мать не только не желает ребенку смерти, а, напротив, по ее представлению, борется за его жизнь и здоровье. К младенцу пристают разные болезни, нападают плаксивцы – существа, олицетворяющие болезни, вызывающие беспокойный крик и плач. Чтобы избавить ребенка от муки, мать решается обмануть эти существа, заявляя в песне громко, что ребенок все равно теперь умрет и даже мертв…»

Впрочем, некоторые исследователи считают, что смертные колыбельные скорее всего являются именно тем, чем они нам кажутся. Например, философ В.В. Савчук в работе «Кровь и культура» называет их «эффективным средством «демографической политики» древних». То есть они являлись либо приговором больному младенцу, либо средством испытания на его волю к жизни.

Кроме того, Савчук отмечает, что в народном сознании в принципе бытовал «ритуально-праздничный» мотив «очистительной» детской смерти, потому в колыбельных есть строки про песни и веселье на похоронах.

Надеемся, дорогие смертные, что вы спите как убитые и без таких песенок.