Тысячелетиями философы размышляют над природой «просто-человека», пытаясь социальной или божественной составляющей оттеснить его животное наполнение. Дальше всех в этом направлении продвинулись советские авторы, популяризировавшие концепцию манкурта.
Проблема отнюдь не простая, ведь требуется найти ответы на более чем сложные вопросы. Например, почему память и традиции определяют человека? Обязательно ли тащить на себе весь груз пресловутого «наследия»?
Первоначально речь шла о сугубо азиатской трактовке одного малоприятного явления, имеющего место в культуре любого народа.
Манкурт – это собирательное понятие для обозначения людей без чести, людей, утративших связь со своими корнями (историческими, национальными, племенными), людей, отрекшихся от своей родины, семьи, памяти предков.
Праотцом русскоязычной версии этого термина считается широко известный в советскую эпоху киргизский писатель, общественный деятель и дипломат Чингиз Айтматов. Он, вероятно, первым использовал это слово в своем романе «Буранный полустанок», который в ранних публикациях издавался под названием «И дольше века длится день».
Лингвисты не могут точно указать на происхождение термина, но предполагают, что Айтматов воспользовался древнетюркским понятийным маркером «mungul», включающим в себя несколько значений:
• лишенный рассудка;
• неразумный;
• глупый.
Хотя в современном Кыргызстане слово «munju» обозначает изувеченного человека, в исходном монгольском понятии «мангуу» смысл остается прежним:
• слабоумный;
• тупой;
• идиот.
А вот казахи, в частности, используют термин «мәңгу» для обозначения людей, которые:
• лишились воли, самообладания, самоидентичности;
• сошли с ума;
• растерялись;
• утратили память.
Тем не менее, независимо от реального первоисточника, каждый из перечисленных вариантов апеллирует как к разуму человека, так и к возможности лишиться накопленного опыта. Какой вариант правильный, решать не нам.
Возвращаясь к вышеупомянутому «Буранному полустанку», уточним, что там манкурт – это лишенный памяти убийца матери. Судьба персонажа, описанного Айтматовым, весьма жестока. Молодой кочевник попадает в плен, где в результате особой пытки теряет воспоминания, становится рабом и затем убивает женщину по имени Найман-Ана, которая на самом деле была его матерью, но он этого не вспомнил.
В качестве ментально близкого явления можно привести пример со ставшими привычными для современников зомби, которые также не имеют ничего общего с прежними живыми версиями самих себя.
Чтобы превратить человека в «зомби» по Айтматову, «инквизиторам» достаточно было подвергнуть его весьма мучительной пытке, известной как шири (или «верблюжья шапочка»):
• пленника лишали возможности двигаться, очень туго связав ему руки и ноги;
• шею фиксировали в деревянных колодках с прорезью, не позволяя спать;
• тщательно обритую голову обматывали узкой полоской сыромятной верблюжьей кожи;
• в таком виде несчастного увозили в открытое поле подальше от поселения, чтобы никто не слышал его душераздирающих воплей, и оставляли его там на пять дней;
• на беспощадном солнцепеке верблюжий «пластырь» высыхал, сжимался и превращался в жесткий обруч, который сдавливал голову и деформировал мозг;
• при этом собственные волосы жертвы, словно мириады тончайших игл, впивались в кожу.
Сочетание невыносимой боли, жажды и бессонницы часто приводило к смерти, и после такого испытания в живых оставались буквально единицы. Однако в авторской версии посредством «верблюжьей шапочки» из этих выживших экзекуторы создавали манкуртов, когда человек из-за пережитых страданий лишается не только всех воспоминаний, но и разума, воли, самосознания. И с этого момента он становится получеловеком, беспрекословным рабом, послушно исполняя любые распоряжения своего хозяина.
Манкурт – это явление времен бесконечных войн между кочевыми народами, хотя ряд исследователей ссылается на киргизский и казахский эпос в качестве первоосновы. Мол, в подобных сказаниях всего лишь утрируются пытки с целью лишения памяти и превращения плененных воинов в бездумных и послушных рабов.
А поскольку похожие на айтматовский сюжеты описываются и в более древних произведениях, то они могут быть скорее полумифической отсылкой на редкую пытку, нежели указанием на регулярную практику. В социальном аспекте манкурт – это человек, предавший память предков.
Советские писатели весьма охотно обращались к столь яркому образу, чтобы проиллюстрировать приписываемые ему черты:
• потерю нравственных ориентиров;
• отказ от обычаев, традиций;
• утрату духовных ценностей;
• лишение памяти.
Вырисовывается эдакий «Иван, родства не помнящий», готовый ради сиюминутных примитивных желаний пойти против всего, что было бы дорого нормальному человеку, не отрекавшемуся от прошлого. Вот почему манкуртами нередко клеймят тех, кого считают предателями, и по большей части – изменников родины.
И да, ситуация весьма неоднозначная. Когда человек утрачивает связь с прошлым настолько, что готов убить мать, на основании чего возникает безоговорочная преданность хозяину? Человека, ведомого примитивными инстинктами, легко переманить, а знакомого с понятием верности – заново обучить, чего Айтматов своему персонажу не позволяет. Так что, с учетом современного подхода, манкурт – это синоним предателя.
По крайней мере, именно таким понятием пытаются связать отказ от традиций и службу чуждым идеалам. Но какова ценность «следования традиции», если человек будет делать это исключительно ради удовлетворения желаний некоего третьего лица?
Так вышло, что сегодня духовные ценности из мерила нравственности превратились в оружие идеологической борьбы и, хотя помнить прошлое безусловно важно, каждый волен выбирать путь безотносительно мнения окружающих.
Дебютный роман Чингиза Айтматова иллюстрирует самое тяжкое из всех мыслимых и немыслимых злодеяний человека, по мнению автора, – отнятие у живого человека его памяти. К ней же относится и забвение народом своих культурных традиций, что непременно приводит к его упадку.
Параллельно путешествию главного героя и его моральной деградации, при соприкосновении с современной цивилизацией, Чингиз Айтматов демонстрирует, как эти действия отражаются на самом народе, – родной деревне Едигея.
«И дольше века длится день» – это не только строка из знаменитого стихотворения Бориса Пастернака «Единственные дни», но и дебютный роман русско-киргизского писателя Чингиза Айтматова. Впервые произведение было издано в 1980 году, в журнале «Новый мир». Затем публиковалось под названием «Буранный полустанок».
В 1990 году, в дополнение к основному роману, вышла повесть «Белое облако Чингисхана», которое впоследствии стало частью главного произведения. В начале 2000-х роман стал вновь выходить под именем «И дольше века длится день».
В центре сюжета – небольшой железнодорожный разъезд, расположенный в глухой степи средней Азии. Местные жители ведут здесь спокойную, размеренную жизнь. Единственная связь с внешним миром – разъезд, на котором время от времени проносятся громыхающие поезда.
Начинается произведение с описания переезда, где читатель знакомится с главным героем романа – Едигеем, который везет тело своего мудрого друга Казангапа на древнее родовое кладбище, дабы исполнить последнюю волю умершего и отдать дань заветам предков. Прибыв на место, герой обнаруживает, что на месте кладбища, на прахе многих поколений народа Едигея, построен ракетный полигон. Те, кто задумал и осуществил его строительство, были далеки от того, чтобы уважать чужие могилы и уж тем более традиции. На обнесенный колючей проволокой космодром, Едигея не пускают. Так и начинается повествование романа, органично переплетающегося с древними притчами и легендами.
Едигей Буранный – главный герой романа. Всю свою жизнь он работает на заброшенном железнодорожном полустанке. Будучи персонажем, полностью связывающим свою жизнь с окружающей действительностью, он видит своей судьбой, своим предназначением всеобщее благо. Поэтому полностью готов взять на себя ответственность не только за свои действия, но и за все происходящее вокруг. Всеми своими действиями и желаниями стремится сохранить в мире гармонию и добиться того, чтобы никому в мире не было плохо.
Казангап – друг Едигея. Главный мудрец всего села, из-за чего его знали не только местные жители, но и близлежащих деревень.
Каранар – верблюд Едигея, которого он воспитал и который сопровождает его на протяжении всего пути. Вместе с Едигеем объединяют в себе свое природно-родовое миропонимание, столько тесно переплетающееся с мифологией средней Азии.
Роман удивительным образом сочетает в себе черты магического реализма, глубокое повествование и философские раздумья, которые сопровождают читателя на протяжении всего произведения.
Сюжет развивается плавно, поэтому всего можно выделить четыре главных уровня:
Первый знакомит читателя с главным героем романа, описывает похороны Казангапа и окружающую природу.
Второй уровень, как раз в стиле магического реализма, начинает развиваться параллельно с первым. Здесь Едигей впервые знакомиться с чуждой для себя цивилизацией, прибывает на место древнего родового кладбища, на котором теперь построен Космодром.
На третьем уровне читатель знакомится с легендами о манкуртах, древними притчами и сказаниями. Проводится параллель между реальностью и мифологией. Показывается переход от традиций к современности, через строительство космодрома на древнем родовом кладбище.
Четвертый уровень повествует о дальнейшей судьбе Едигея и всей деревни по возвращению в родные края. Основное действие здесь разворачивается в послевоенные годы.
Так, всего за несколько этапов, на протяжении которых читатель знакомится с мифологией средней Азии, Айтматов иллюстрирует изменение моральных нравов общества и закат народа через уход и отказ от традиционных ценностей своей культуры.
«Манкурт». Этим словом называют человека без чести, который отрекся от своей родины и семьи, глумится над тем, что дорого нормальным людям, или просто напрочь лишен родственных чувств. Ближайшие «родственники» манкурта – Иван, не помнящий родства и Смердяков, самый мерзкий персонаж «Братьев Карамазовых». Хотите смертельно оскорбить человека, назовите его манкуртом! Только не обижайтесь, если взамен вы получите пощечину или плевок в лицо.
Но для того, чтобы ваш собеседник наверняка почувствовал себя оскорбленным, нужно, чтобы он знал советскую классическую литературу или хотя бы застал в сознательном возрасте последние годы перед Перестройкой. Ведь манкурт – персонаж «Буранного полустанка», полуфантастического романа Чингиза Айтматова. Точнее, рассказанной одним из героев романа легенды.
Это было в глубокую старину, когда на предков казахского народа нападали безжалостные завоеватели, не щадившие ни старых, ни малых. Но страшнее, чем смерть, была участь пленных. С помощью жутких истязаний молодых и здоровых мужчин превращали в идеальных рабов – существ без памяти, забывших свой народ, отца и мать, свое прошлое и даже собственное имя. Единственным желанием манкурта было выспаться и досыта поесть, единственным законом – полная покорность воле хозяина. Именно поэтому родственники манкуртов оплакивали их, словно мертвых, а хозяин не приставлял к манкурту надсмотрщиков. Он знал, что послушный раб не убежит и так. Вот почему манкурты ценились дороже, чем самые преданные, но не подвергнутые жуткой «операции» невольники.
Но одна старая женщина не поверила, что ее сын превратился в лишенного памяти манкурта. Она долго искала сына и наконец нашла в роли пастуха, стерегущего овец и верблюдов нового хозяина. Бедная мать много раз тайно навещала сына, рассказывая ему о родном доме и днях детства, умоляя вспомнить собственное имя. Казалось, что несчастный парень, привыкший к ласковому обращению пожилой женщины, начал вспоминать, кто он такой. Но об этом узнал хозяин манкурта и велел ему застрелить собственную мать. С головы несчастной женщины упал платок и превратился в птицу, которая и сейчас летает по степям Казахстана, оплакивая мать и сына.
Сам Айтматов уверял, что эта легенда имеет исторические корни. Но никто из знатоков казахской культуры так и не смог обнаружить и следа легенд о манкуртах, хотя это слово имеет казахское происхождение и созвучно слову «безумец». Похожие рассказы можно найти только в советских исторических романах, так что, возможно, это слово придумали коллеги знаменитого писателя. Аналоги манкуртов есть лишь в фольклоре Гаити и в современной американской массовой культуре. Это знакомые нам всем зомби, создание которых тоже является жутким «искусством».
Придуманное или воскрешенное Айтматовым обозначение быстро пошло в народ. Его охотно употребляли перестроечные журналисты, политики и просто неравнодушные к высоким материям граждане. В пылу споров обо всем на свете манкуртом могли обозвать кого угодно – человека, который сохранял верность развенчанным идеалам, сторонника строительства нового завода, «отравляющего экологию», или просто человека, который предпочитал заниматься своими частными делами, не встревая в политические и исторические споры. Все эти люди воспринимались как сторонники отживших идей, а значит, «живые мертвецы», манкурты. В газетах того времени появился даже новый термин «манкуртизм» и ему подобные.
И в последующие годы легенда о манкуртах продолжала жить, несмотря на то, что пылкие перестроечные споры сменила забота об элементарном выживании. Истории манкурта посвящено несколько фильмов, один из которых снят уже в современном Казахстане, и даже балет. Соотечественники Чингиза Айтматова умеют чтить знаменитых земляков!
И сегодня слово «манкурт» в ходу, хотя почти утратило свою политизированную окраску. Им называют кого угодно, от зомбиподобных созданий до жителей современного большого города, поглощенных бесконечными рутинными заботами. Но чаще всего этим словом называют людей, презирающих свою семью, свое родство, народ и историю. Если знакомый вам человек или первый встречный высмеивает свою семью, если он отрекся от родных, хотя те не сделали ничего дурного, если он презирает своих соотечественников и все, что им дорого, то его можно назвать манкуртом. Хотя на самом деле такой человек никакой не манкурт – он вполне отвечает за свои слова и поступки и вовсе не лишен памяти. Но «слово – не воробей», и легенда, рассказанная Чингизом Айтматовым, уже давно живет своей самостоятельной жизнью.
Чингиз Айтматов «Буранный полустанок» (И дольше века длится день): «Манкурт не знал, кто он, откуда родом-племенем, не ведал своего имени, не помнил детства, отца и матери – одним словом, манкурт не осознавал себя человеческим существом. Лишенный понимания собственного Я, манкурт с хозяйственной точки зрения обладал целым рядом преимуществ. Он был равнозначен бессловесной твари и потому абсолютно покорен и безопасен. Он никогда не помышлял о бегстве. Для любого рабовладельца самое страшное – восстание раба. Каждый раб потенциально мятежник. Манкурт был единственным в своем роде исключением – ему в корне чужды были побуждения к бунту, неповиновению. Он не ведал таких страстей. И поэтому не было необходимости стеречь его, держать охрану и тем более подозревать в тайных замыслах. Манкурт, как собака, признавал только своих хозяев. С другими он не вступал в общение. Все его помыслы сводились к утолению чрева. Других забот он не знал. Зато порученное дело исполнял слепо, усердно, неуклонно. Манкуртов обычно заставляли делать наиболее грязную, тяжкую работу или же приставляли их к самым нудным, тягостным занятиям, требующим тупого терпения. Только манкурт мог выдерживать в одиночестве бесконечную глушь и безлюдье сарозеков, находясь неотлучно при отгонном верблюжьем стаде. Он один на таком удалении заменял множество работников. Надо было всего-то снабжать его пищей – и тогда он бессменно пребывал при деле зимой и летом, не тяготясь одичанием и не сетуя на лишения. Повеление хозяина для манкурта было превыше всего. Для себя же, кроме еды и обносков, чтобы только не замерзнуть в степи, он ничего не требовал...»
Легенда о материнской любви, о том, что беспамятство – худшее зло. Только тот, кто всем сердцем любит родную землю и народ, семью может называться человеком. Манкурт – раб, забывший имя, мать, Родину. Как пес, он служит за кусок хлеба хозяину, и боится только одного: физической боли. Легенда учит не быть манкуртом, беспамятным предателем. Учит защищать родной край и народ, быть мужественным и благодарным, напоминает о силе материнской любви, самопожертвовании.
Чингиз Айтматов в романе «Буранный полустанок», описал манкурта, взятого в плен человека, превращенного в бездушное рабское создание, полностью подчиненное хозяину и не помнящее ничего из предыдущей жизни. В переносном смысле слово «манкурт» употребляется для обозначения человека, потерявшего связь со своими историческими, национальными корнями, забывшего о своем родстве. А ведь именно духовная связь с предками, чувство долга перед ними укореняет человека в настоящем, не дает ему бездумно шарахаться в «новом дивном мире».
Примеров равнодушия к истории своего народа, исторической безграмотности молодых (и не только молодых) людей можно найти массу. Что отвращает нас от прошлого? Во-первых, преобладающая и насаждаемая гедонистическая идеология: цель жизни – максимум удовольствий. В средствах для получения удовольствий нет недостатка и на этих средствах зарабатываются очень большие деньги. Реклама удовольствий порождает потребности в удовольствиях, потребность в удовольствиях увеличивает спрос на удовольствия – колесо крутится. Вот так и происходит застревание в благополучном, сладком настоящем.
Еще одна из причин исторического беспамятства – это влияние идеологии постмодернизма. Суть ее в том, что все относительно, нет национальных ценностей, нет никаких постоянных моральных норм, отдельный сенсационный факт важнее тенденции… Сколько исторического негатива выливается на наши бедные головы!
Нет, мы вовсе не против того, чтобы мы знали ошибки, просчеты, неблаговидные и аморальные факты из своей истории – только так мы можем преодолеть негативное наследие. Но почему мы с таким же рвением не ищем в истории то, что вдохновляло бы нас, помогало бы справляться с проблемами в настоящем, настраивало бы нас на заботу о потомках? Или таких примеров мало?
Но разве каждый из нас не жив именно потому, что в кровавом горниле истории наши конкретные предки проявили терпение, мужество, интеллект, верность общечеловеческим ценностям? Или взять, к примеру, модную идеологему «Я – гражданин мира!». За броской прогрессивностью этой фразы скрывается следующее: мое национальное, народное – это некий пережиток, атавизм, глупость, узость взгляда, у меня нет долга перед моими предками.
Еще 150 лет тому назад Иван Сергеевич Аксаков писал: «Нагло лжет или совсем бездушен тот, кто предъявляет притязания перескочить прямо «во всемирное братство» через голову своих ближайших братьев – семьи и народа, или служить всему человечеству, не исполнив долга службы во всем объеме своим ближним». Если в романе Ч. Айтматова манкуртов делали перегревая их мозги на солнце, то сейчас перегревают мозги «нужной информацией». Все мы в наше переломное время так или иначе подвержены процессу манкуртизации… Надо приглядывать за собой.
Легенда о манкурте
Тюрская легенда о манкурте гласит, что во время одного из таких набегов джунгары взяли в плен известного в Степи своей отвагой молодого батыра. Это была знатная добыча. Его можно было женить на джунгарке и сделать своим батыром. У него можно было научиться военному искусству противников. Его можно было выгодно продать. Наконец, он становился свидетельством военной ловкости джунгар, взявших в плен казахского воина. Но тот все время с тоской смотрел на запад и без конца совершал дерзкие попытки сбежать. Его избивали, приковывали к дереву, морили голодом, но он вновь пытался бежать. Через два года джунгары решили, что используют хотя бы силу батыра и его навыки скотовода. Для этого надо было лишь сломить его волю и, главное, тягу домой, в казахскую Степь.
Однажды летом, когда стояли особенно жаркие дни, джунгары вывезли батыра в пустынное место, обрили ему голову, натянули на нее свежую шкуру, на шею и ноги надели колодки и оставили одного. Под лучами палящего солнца шкура стала просыхать и, сжимаясь, плотно обтягивала голову джигита. Дотянуться руками до головы, чтобы сорвать шкуру, или разбить голову о землю не позволяла широкая колодка на шее. Дойти до какой-нибудь реки или горы, чтобы утопиться или разбиться, было невозможно. Путь был не близкий, а на ногах – колодки. Весь день его мучила жажда, а ночью, когда можно было отдохнуть от пекла, началась пытка: страшный зуд на голове сводил с ума. Джигит стал выть. Он молил Тенгри, чтобы джунгары пришли и убили его. Через день шкура просохла окончательно и обтянула голову джигита стальным шлемом. Шкура не растягивалась, держа череп в тисках, и каждая попытка раскрыть в крике рот оборачивалась болевым шоком. В невыносимой боли под нещадно палящим солнцем прошло еще два дня. Прорастающие на голове волосы не могли пробиться сквозь высохшую и затвердевшую шкуру, и в поисках выхода сотнями тысяч иголок впивались в кожу на черепе, врастая внутрь и раздражая нервные окончания под кожей. Джигиту казалось, острие тысяч кинжалов впиваются ему в череп. На пятый день без воды под безжалостным солнцем, в непрерывных физических страданиях он впал в бессознательное состояние.
Потом два раза в день ему стали привозить воду. Боль отступала. Джигит мечтал только о воде, других мыслей не существовало. Человек, дававший ему пить, становился для него богом. Через три недели его привезли в стан джунгар почти бесчувственного, но живого.
Его выходили, но это был уже не гордый и дерзкий джигит, а преданный своему хозяину безгласый раб. Дети дразнили его, а девушки, еще вчера мечтавшие о нем, брезгливо отводили глаза. Те из повидавших жизнь мужчин, в ком была смелость воинов, глядя на безмолвного, переносившего унижения с покорностью труса, бывшего воина, испытывали стыд за содеянное. Однако постепенно привыкли.
Некогда храбрый пленник-казах всеми забылся, а перед глазами теперь маячил пугливый здоровяк с пустым взглядом. Манкурт был неприхотлив в еде, редкостно вынослив, по-детски послушен и, что составляло его главное достоинство, никуда не стремился, ни о чем не мечтал, ничего не помнил.
Однажды в стане джунгар, где жил манкурт, появился дряхлый, изможденный старик с клюкой. Он всматривался в лица молодых мужчин. Он не знал языка и все сочли его глухонемым. Утром следующего дня, когда старик собирался продолжить свой путь, он увидел в стороне уходящее стадо. За стадом шёл тот, кого он искал. Это был его внук. Но в то же время это был не он. Безвольная походка, тусклый взгляд джигита заставили старика засомневаться. Манкурт прошел мимо, крепко держась на шкуру на голове при виде чужого человека.
Старик вздрогнул и попытался заговорить с джигитом. Джунгары поняли, кто он, и, решив наказать немощного старика, дерзнувшего появиться здесь, приказали знавшему казахский язык джунгару поведать историю манкурта. Хохоча, они рассказывали старику о том, каким стал некогда храбрый джигит, теперь молча сносивший оскорбления. Ни один мускул не дрогнул на суровом лице аксакала, только черной костлявой рукой он крепче сжимал свою клюку. Выслушав рассказ до конца, старик ушел прочь.
Но далеко не ушел, а спрятался вблизи расположения джунгарского стана. Так прошел день, близилась ночь. Аксакал вспоминал, как почти три года назад, когда он со стариками уводил в степь женщин и детей, его сын и старший внук с другими джигитами аула поскакали отбивать уводимый врагами скот. Скот отбили, но внука заарканили и увезли в далекие края. Его ждали месяц, а потом старик стал собираться в дорогу. Если внук погиб, его тело следовало придать земле по обычаю предков. Этот долг поддерживал силы старика все три года долгих странствий.
Теперь он знал, что его внук жив и невредим. Но он НИКТО. Только варвары могли придумать такую пытку. Джунгары сказали, что отнимать память у человека их научили китайцы. Казахи, испокон веков чтившие своих предков, свои корни, предпочли бы убить человека, чем лишать его памяти. Любой казах-ребенок знает свой род в семи поколениях, историю жизни своих предков, имена великих казахских батыров и знаменитые битвы. И мужчины старались жить достойно, зная, что об их поступках будут судить семь поколений потомков, гордясь или стыдясь своего предка. Память для казаха была всем. Это было его образование. Знания передавались от отца сыну, от деда внуку. История рода, обычаи, традиции, кочевые пути, места стоянок и скрытых колодцев, летоисчисление, умение «читать» природу и разумно пользоваться ею, военная стратегия, стоянки других родов, устройство быта, иерархия отношений внутри рода – всё, что хранила память, составляло картину мироздания кочевника.
Казах без памяти – ничего страшнее быть не может. Теперь у его внука памяти не было. Значит, не было и человека. Осталась пустая оболочка. Лучше бы его лишили ног и рук, даже при этом он оставался бы человеком. Почему его просто не убили?! Только трус уничтожает память противника, которого не смог сломить. Уничтожение памяти – это тоже смерть для человека, но просто убить его всё же честнее. Убить, не лишая врага его памяти, его любви в родине, его верности своему народу, – это уважение к противнику, уважение к силе его духа.
Из глаз старика текли слезы, но он был спокоен. Его путь подошел к концу. Осталось проверить, правду ли сказали джунгары. Ближе к рассвету старик нашел манкурта спящим под деревом. Он позвал его ласково, как в детстве: «Жаным менін, козім менін, ботам». Манкурт открыл глаза, и, с опаской глядя на старика, правой рукой схватился за голову, а левой потянулся в пике. Старик повторил слова и, когда манкурт замахнулся, он молниеносным движением вонзил нож в сердце внука… Вскоре женщина, приносившая манкурту еду, сообщила, что его убили. Джунгары, не сговариваясь, обернулись на запад и далеко на линии горизонта увидели одинокую сгорбленную фигурку. В глазах мужчин была и злость, и смятение. Погоню посылать не стали. Кому он нужен, нищий, немощный старик…
|
